Новые материалы о кровавых ритуалах способны парализовать неподготовленного человека: в них сочетаются причудливые и одновременно ужасные эпизоды жестокости по отношению к животным и людям и дотошный разбор малоизвестных обрядов. Чередуются сцены зверств с этнографическими вставками, где каждая деталь обряда, каждая поза и движение рассматриваются с точки зрения происхождения и смысла. На страницах исследования наряду с подробностями о происхождении гавайского танца Хула появляются кадры, которые бросают вызов привычным представлениям — хореография священных движений соседствует с шокирующими актами насилия, и это сопоставление создаёт жгучее ощущение диссонанса. Французские бесстыдные травести, описанные с ложной легкостью, внезапно сменяются наглядными сценами, где детская безбашенность превращается в нечто зловещее: мексиканские ребятишки, упомянутые в хрониках, предстают погружёнными в пиршество на фрагментах тел, в их руках — куски разлагающихся внутренностей и свежие черепа, с которых они срывают лакомства. Такое соседство культурных подробностей и откровенного ужаса заставляет усомниться в границах допустимого наблюдения. Исследователи фиксируют не только факты, но и эмоциональные реакции: от научного интереса до отвращения и страха. Текст не стремится смягчать или оправдывать увиденное — он показывает, как тонкая линия между ритуалом и жестокостью легко размывается, когда традиция пересекается с насилием. Читатель остаётся лицом к лицу с этими образами, где изучение превращается в испытание, а знание — в тяжёлое бремя.