Аугустин Рехас провёл более десяти лет, одержимо следуя за одним именем — Эзекилом. Это имя преследовало его в деловых папках, на обрывках донесений, в бессонных ночах дежурств и междометиях свидетелей. Офицер привык к рутине расследований и к холодному расчёту: один зацепился за другой, улицы города становились картой его поиска, каждая закоулок мог скрывать очередную ниточку подпольной марксистской сети. Двенадцать лет копал и плёл, не замечая, как растут шрамы на душе: подозрение в людях, отгороженность, привычка видеть угрозу там, где другие видят жизнь.
Однажды его путь пересёкся с Иоландой — учительницей танцев. В просторном зале, где музыка мягко заполняла пространство и свет скользил по полу, он увидел другое измерение мира, к которому не имел доступа: ритм, дыхание, движения, в которых нет допроса и нет приказа. Она не знала о его расследованиях и не задавала вопросов о марксистских группах; её интерес был к телу и музыке, к способности человека быть уязвимым и одновременно смелым.
Эта встреча не уничтожила его задачи и не стерла следы Эзекила, но изменила перспективу: в привязанности к делу — человеческое, забытое им долгое время, вновь обрело значение. Танец оказался не просто искусством, а зеркалом, в котором он увидел себя по-новому: усталого, но ещё способного к переменам. Рехас начал иначе слышать шаги на улице и свои собственные, и то, что начиналось как расследование, стало переломным моментом, который перевёл жизнь офицера в другой ритм.