Сара сидела на диване в ночь на Хэллоуин вместе с двумя детьми подруги и снова запустила «Ночь живых мертвецов», чтобы как-то скрасить пасмурный вечер и побороть детские страхи. В комнате горел приглушённый свет, на столе валялись пакеты с конфетами, а дети то и дело подсматривали за старым чёрно‑белым фильмом, сжимая обёртки. Маленький Тимми роился в мешке с угощениями, выудил из глубины что‑то тёмное и неожиданное — видеокассету, к которой никто не ожидал прикоснуться. Пластиковый футляр выглядел чужим среди жвачки и мармелада, на этикетке не было ничего, кроме изношенных букв и следов времени. Тимми заулыбался и, подбадриваемый любопытством, стал настаивать, чтобы её вставили в плеер.
Уступив уговорам детей, Сара аккуратно вытащила кассету и, ощущая странное предчувствие, поставила её в проигрыватель. Экран с дрожью переключился, и вместо привычных кадров начался фильм, который нельзя было назвать обычным — он был будто собран из отголосков чужих ночей и шорохов подвала. Все трое уставились на экран: свет мигал, звуки казались знакомыми и в то же время искаженными, а герои ленты двигались не по закону обычной логики, а по какому‑то собственному, тревожному ритму.
В комнате стало тише, только дыхание и щёлканье старого проектора — и ощущение, что фильм смотрит их так же, как они смотрят его. Сара чувствовала, как холодок ползёт по спине, но не выключала; дети прижались ближе, и в этот смешанный страхе и восторге они втроём погрузились в очень странный фильм ужасов, который казался одновременно знакомым и чужим.