Кабина наполнилась гулом, который вскоре заменился шепотом, слышимым повсюду. Сидящие в креслах пассажиры ощутили, как холод пробежал по позвоночнику, а члены экипажа, пытаясь сохранять спокойствие, заметили, что привычные приборы и голос диспетчерской связи ведут себя странно. Что-то невидимое начало атаковать людей и пространство самолёта: появлялись тени, шорохи и внезапные приступы паники, не поддающиеся логике. Полёт, предназначенный для спокойной переправы, превратился в борьбу за жизнь — каждый вдох мог стать последним, и любое прикосновение казалось смертельно опасным. Бортпроводники, выполняя инструкции, старались помочь, но силы, воздействующие на пассажиров и экипаж, нивелировали обычные методы успокоения и оказания помощи. Люди цеплялись друг за друга, кто-то молился, кто-то залип в ужасе, а некоторые пытались объяснить происходящее научно, но факты говорили сами за себя: атмосфера на борту наполнилась чем-то чуждым и враждебным. В салоне царил хаос и тревога, необходимость действовать мгновенно сталкивалась с ограниченностью средств и пространства. Страх множился от невозможности увидеть источник угрозы и от ощущения, что само оборудование и стальные конструкции теперь против них. Экипаж предпринимал отчаянные попытки удержать порядок, спасая людей по очереди, но потусторонняя сила продолжала давить на всех и каждого, ставя под вопрос возможность благополучной посадки. Полёт превратился в испытание на выживание, где каждый миг определял, сохранится ли чья-то жизнь или будет потеряна навсегда. Среди шума и криков некоторые пассажиры пытались связаться с близкими, держась за телефоны, но связь рвалась, экраны показывали лишь искажённые изображения. Периодически гасло освещение, оголяя лица в полутинах, и на мгновение казалось, что время замедлилось. Каждый взгляд мог выдать предчувствие гибели, и в этой тесноте надежда и отчаяние соседствовали поочерёдно, не давая ни одному сердцу обрести покой.